Когда я ходила в детский сад нам сказали приготовить стихотворение. Родителям было некогда этим заниматься и за это взялся мой дед.
Праздник был посвящен встречи осени и подготовке животных к зимовке. Для праздника родители сами должны были выбрать стихотворения своим детям.
Дедушка решил, что к этому празднику идеально подходит стих, который написал Николай Олейников под название «Таракан».
Я не могу точно сказать, чем именно руководствовался мой дед при выборе стихотворения, так как он сам никогда не приходил ко мне на утренники.
У меня были замечательные воспитательницы. Сейчас я предполагаю, что ему хотелось внести немного трагизма в обычную жизнь зайцев и белок.
В одно осеннее утро я, выйдя на середину зала, в расшитом осенней листвой платьице, стала декламировать свое стихотворение:
— Таракан сидит в стакане,
Ножку рыжую сосет.
Он попался. Он в капкане.
И теперь он казни ждет.
Азы актерского мастерства дал мне мой дедуля: мы с ним тщательно отрепетировали каждую паузу, жест и вдох.
— Таракан к стеклу прижался
И глядит, едва дыша.
Он бы смерти не боялся,
Если б знал, что есть душа.
Мой голос начал крепчать и набирать силу, так как я практически дошла до кульминационного момента этого произведения:
— Он печальными глазами
На диван бросает взгляд,
Где с ножами, топорами
Вивисекторы сидят.
Я думаю, если дед выдел мое выступление, то он бы испытал гордость за свою ученицу. Я читала стихотворение очень чувственно.
Меня подстегнуло еще и то, что я начала замечать, как меняются в лице мои родители и воспитательницы, что я расценила, как воздействие на них моего поэтического дара.
— Вот палач к нему подходит, — страстно выкрикнула я.
— И ощупав ему грудь,
Он под ребрами находит то,
Что следует проткнуть!
Кто читал это стихотворение знает, что в конце главный герой гибнет.
— Сто четыре инструмента рвут на части пациента! (в этот момент мой голос начинает дрожать).
— От увечий и от ран помирает таракан.
В этот момент драматизм ситуации достиг своей кульминации. Интересно, что, когда я читала в школьные годы стихотворение Есенина «Песнь о собаке» я поняла, что широкий диапазон эмоций от горя до гнева я пережила еще в шестилетнем возрасте.
— Всё в прошедшем, — обреченным голосом прошептала я, — боль, невзгоды.
Нету больше ничего.
И подпочвенные воды
вытекают из него.
За этим следовала довольно продолжительная пауза, во время которой на родительских лицах заиграла надежда, так как они, наверное, подумали, это конец произведения.
Но не тут-то было! А как же трагизм того, что ребенок остался без родителя?
— Там, в щели большого шкапа,
Всеми кинутый, один,
Сын лепечет: «Папа, папа!»
Бедный сын!
Я проникновенно выкрикнула последний куплет. Закатила глаза к небу и перевела дыхание. В зале повисла гробовая тишина, но в этот момент они еще не знали, что их ждет продолжение.
— И стоит над ним лохматый вивисектор удалой, — мрачно с нескрываемой ненавистью декламировала я стихотворение дальше.
— Безобразный, волосатый, со щипцами и пилой.
Некоторые дети, у которых была слабая психика, начали рыдать.
— Ты, подлец, носящий брюки! — прорычала я какому-то отцу в первом ряду.
— Знай, что мертвый таракан — это мученик науки! А не просто таракан.
В этот момент из горла мужчины вырвался непонятный булькающий звук, который я истолковала, как переживание за судьбу насекомого. Но в этот момент это не имело никакого значения, так как я на бурных волнах неслась к развязке.
— Сторож грубою рукою
Из окна его швырнет.
И во двор вниз головою
Наш голубчик упадет.
В этом месте мы с дедом решили, что необходима длительная пауза. За окном постанывал ветер, на крыше котельной беззаботно порхал воробей, но уже ничего невозможно было исправить…
— На затоптанной дорожке, — печально продолжила я,
— Возле самого крыльца
Будет он, задравши ножки
Ждать печального конца.
Я опустила свои руки, ссутулилась и походила на того, кто утратил надежду на жизнь и еле сдерживая в этот момент рыдания, я продекламировала последний куплет.
— Его косточки сухие
Будет дождик поливать,
Его глазки голубые
Будет курица клевать.
В зале воцарилась молчание. Я всхлипнула, а с моего платьица оторвался и упал на пол, кружась в предсмертном танце, лист калины и может в этот момент где-то, в самом дальнем уголке подвала, мне начали стоя аплодировать все наши садиковские тараканы.
Кто-то в зале мне осторожно похлопал, наверно боялся, что я начну декламировать подготовленное произведение повторно.
Тех, кто расплакался, увели из зала, кто-то принес валерьянки, находящейся в шоковом состоянии воспитательнице, после чего мне подарили какой-то нелепый подарок и увели со сцены.
После того, как мы вернулись домой бабушка, устроила деду целый допрос, при этом она могла только выкрикивать гневное «Ну почему именно это?»
Отец и мать хохотали до того, что у них из глаз градом начали катиться слезы. Одна бабушка не могла успокоиться:
— Ну, чем ты руководствовался, когда учил его с ребенком?
Дедушка растерянно посмотрел на эту всю катавасию и ответил:
— Тем, что у нее одной не получилось бы продекламировать «Жука-антисемита», так как это очень неудобно!